Хэйтем изучил каждый дюйм, каждый металлический виток черного кованого забора. За последние пару месяцев он обошел его кругом не меньше пяти раз в надежде отыскать хотя бы небольшую щель или место, где можно было бы сделать подкоп, но поиски не увенчались успехом. Этот забор был абсолютно идеален, он был неприступен, и он выполнял свою функцию безукоризненно. Хэйтем мог сколько угодно заглядывать внутрь, но поблескивающий на солнце крепкий металл почти с издевкой напоминал о том, что ему никогда не оказаться по ту сторону.
Он увидел мальчика три года назад. Выцепил его взглядом из толпы, и на поводу у странного порыва пошел следом, провожая до этого самого кованого забора. Хэйтема тогда обдавало холодным потом и прошибало дрожью, но дорога до Хантингтон-холла показалось ему самым увлекательным путешествием в жизни. Он проделал то же на следующий день, и на следующий, и на протяжении целого месяца следовал за мальчиком почти бесплотной и совершенно бездумной тенью.
Он возненавидел темноту: ночью силуэты сливались, и издалека Хэйтем уже не мог с точностью определить, смотрит ли он на куст или своего мальчика.
Он почти сразу посчитал его "своим". Не знал, как его зовут, сколько ему лет или хотя бы тембр его голоса - он был замкнут и молчалив, но вопрос о принадлежности его кому-то другому, о хотя бы гипотетической возможности этого повергал Хэйтема в ярость.
Спустя месяц их общение - Реймз именно так называл свое ежедневное преследование - пришлось урезать почти вдвое. Так Хэйтем полюбил четные числа и возненавидел нечетные, а также выходные, когда он мог часами стоять под дождем возле этого омерзительного забора, а его мальчик все не выходил.
Иногда Хэйтем все же приходил к особняку Хантингтонов ночами. Он с надеждой заглядывал в окна, в надежде что в его комнате загорится свет, или слушал едва различимую музыку, когда мальчик играл на фортепьяно на первом этаже. И как только могут такие ужасные звуки доноситься из-за столь прекрасных пальцев?
В общей сложности эта слежка длилась три года, и в последний месяц Хэйтему пришлось особенно тяжело. Он уже узнал о Винсенте все, что мог узнать посредством наблюдений, и с каждым днем все сильнее хотел большего. Желание переросло в жажду, обострилось бессонницей и нервозностью, и тогда Реймз понял, что нужно действовать.
Он хотел, чтобы все выглядело естественно, продумать каждую мелочь и подогнать процесс под свое представление об идеале.
Его планы рухнули за один вечер.
Три дня назад Хэйтем стал свидетелем сцены, которая свела его с ума. Он почти задохнулся от злости и ревности, когда дворецкий коснулся своей отвратительной рукой бедра его мальчика. Когда он водил пальцами по его безупречной коже, как не делал никто и никогда, и как сделал бы это Хэйтем, когда пришло бы время, которое теперь не терпело промедления.
Он прожигал взглядом их обоих, мысленно проклинал и убил бы в ту самую секунду, если бы под рукой было оружие. Он ненавидел, когда его планы рушатся по чужой вине. И он всегда платил по счетам. И этот он заплатит во что бы то ни стало.
Он дотерпел до ярмарки только благодаря железной воле. Слышал, как Винсент договаривается о побеге с сестрой, и выстроил план действий. Почти математически просчитал.
Ночь, хлороформ и безлюдное место - вот и все, что ему требовалось.
С последним вышла проблема. По ярмарке слонялась обезумевшая толпа, от нее было столько шума, что Хэйтем несколько раз терял из виду свою цель. Но он знал, что его апатичный мальчик долго не протянет в таких условиях. И с нетерпением ожидал этого момента из своего темного и зловещего угла.
Случилось это далеко за полночь, когда Винсент разминулся с сестрой. С растерянным, напряженным взглядом он выглядел еще прекраснее, Хэйтем занервничал: как бы его не приметил кто-нибудь еще. Зная, что стать убийцей так просто, и зная, насколько привлекателен юный Хантингтон для таких, как Реймз, он всерьез опасался конкуренции.
Его сердце истошно колотилось в глотке, когда он позволил мальчику заметить себя. Это было так волнующе и почти интимно, это была настоящая встреча, совсем не похожая на безобидные подглядывания.
Хэйтем не очень любил безобидные вещи: было в этом что-то уничижительное.
Он уводил его глубже в темноту, в проулок, где не было ни одного источника света, ни одной души и вообще ничего, что могло бы послужить отвлекающим маневром. Только слепящая темнота, влажный камень домов и они двое.
Реймз завернул за угол, а потом еще раз, и еще, пока не оказался позади своего преследователя. Он прекрасно знал это место - изучал три ночи подряд, выискивая неприметные ориентиры и возможные пути. И сейчас он ориентировался идеально.
Он накинулся на него со спины, ловко выворачивая из-за угла, и не менее ловко выворачивая руки, прежде чем прижать идеально выглаженный пропитанный хлороформом платок к его лицу. Это длилось не дольше десяти секунд, и с каждой сопротивление угасало, пока мальчик окончательно не повис у Реймза на руках. Он поволок его к припаркованной в сотне метрах от этого места машине, стараясь не создавать лишнего шума, и даже стараясь не испачкать ботинки.
Добравшись, уложил на его на задние сидения, а после сел за руль и укатил прочь. Его нога подрагивала - Хэйтем сдерживался, чтобы не вдавить педаль до упора, напоминал себе, что все должно выглядеть как можно менее подозрительно. Адекватно. Естественно.
Он добирался до дома 40 минут, а прежде чем выйти из машины, вколол Винсенту метаквалон. Не хотел рисковать и торопиться.
Он поднял его на руки, и держал очень крепко, вдавливая подрагивающие пальцы в его бедра и плечи, как будто груз был настолько ценен, что параноидальная мысль его выронить сводила с ума.
Стоя на коротко постриженной лужайке возле дома, Хэйтем разжал руки, позволяя мальчику рухнуть на землю. Он был бледным, безжизненным и беспомощным сейчас. И Хэйтем знал, что так будет теперь всегда. Он присел возле него на корточки, невесомо погладил ребром ладони по лицу, а после зажал в кулаке приготовленный заранее плоский, без острых краев камень и с одинаковой силой нанес три удара под ребра. Ощупал пальцами бок, удовлетворительно кивнул самому себе, когда на месте удара вздулись шишки.
Прежде чем продолжать, Хэйтем старательно повалял бессознательное тело по траве. Перевернув на живот, он схватил мальчика за волосы, оттянул его голову и крепко приложил об землю. Это было важно - головная боль затуманит мысли. После этого, не удержавшись, Хэйтем склонился к нему, медленно проводя языком по шее, ощущая слабо бьющийся под кожей пульс и судорожно выдыхая от обжигающего изнутри возбуждения.
Ключами он полоснул по его едва заметно вздымающейся при вдохе груди, оставляя дыру в рубашке и рваную глубокую царапину на коже. Кажется, он задел сосок. Хэйтем на это надеялся.
Пальцем он подобрал выступившую каплю крови с груди, после чего слизал и погонял во рту. Ожидаемо приятный привкус.
Он намеренно не прикасался к тем местам на его теле, которые осквернил дворецкий. Они к этому еще вернутся, когда Винсент будет в сознании.
В течение следующего часа Хэйтему пришлось как следует попотеть. Не так-то просто выбить уже пятнадцать лет как сформированные, здоровые коленные суставы. Но он справился: левый, а потом правый с неприятным щелчком выскочили с насиженных мест. Колени вздулись и нездорово выгнулись. Хэйтем поцеловал каждую из них, прежде чем вправить.
После этого он отстранился, призадумавшись. Внимательно оглядел Винсента с ног до головы, натянул на него брюки, после чего сжал левую ладонь в кулак и точным движением снова выбил расшатанный сустав. Теперь зрелище было до сумасшествия приятным.
Он избивал Винсента еще ровно семь минут, итого два часа стараний, и он стал выглядеть еще прекраснее, а Реймз со сдавленным стоном потер рукой пах. Это была пытка для них обоих.
Затащив Винсента на второй этаж и уложив на аккуратно заправленную кровать, Хэйтем переоделся и стал ждать. Сидя на стуле напротив кровати, он усердно репетировал то озабоченное, то сочувствующее, то дружелюбное выражения лица, а иногда и все вместе. Но посмотревшись в зеркало, отмел второй вариант - уж очень неестественно он выглядел.
Он не покидал Винсента, он не отвлекался от созерцания его спокойного лица, и он не чувствовал ни усталости, ни скуки.
До восьми утра Реймз закуривал три раза, и после каждой потушенной в стеклянной пепельнице сигареты он открывал окно, чтобы проветрить спальню.
В девять сорок пять веки мальчика дрогнули, и Хэйтем сосредоточил на лице озабоченное выражение, застыв в недвижимой позе и почти не дыша, но всем своим видом выражая уверенность.

Его первый, судорожный, полный боли вздох. Хэйтем с жадностью вдохнул, втягивая его в себя.
Его первый вскрик, что навсегда останется сладкой музыкой в его ушах и легким возбуждением в паху.
Его первые слова, обращенные к нему.  Винсент говорил с ним. Винсент кричал для него. Винсент дышал для него.
Это было отличное начало для их долгих и прекрасных отношений, а Реймз не сомневался, что именно таковыми они и будут. И горе тому, кто попытается им помешать. А таких, судя по всему, будет много – ведь его Винсент столь желанный для многих приз.  Но, ничего, у него хватит сил и  упорства утопить в крови весь город, если потребуется, и первым будет тот проклятый дворецкий. Но перед тем, как убить его, он отрубит каждый его палец, который посмел нарушить чистоту этого прекрасного юного тела. А затем заставит его их съесть.
Хэйтем на секунду прикрыл глаза, позволяя себе насладиться созданной в воображении картиной. Но всего на секунду – большего дворецкий не заслуживал, да и нельзя было растрачивать драгоценное время их отношений на кого-то другого, кроме его мальчика.
Впрочем, для того, чтобы эти отношения официально начались для Винсента – ведь для самого Хэйтема они начались уже очень давно -  следовало все же ответить на вопросы мальчика. И ответить так, чтобы у того, не осталось никаких сомнений в том, что так все оно и было.
Впрочем, с этим не должно было не возникнуть никаких проблем. Его прошлые убийства и его профессия прекрасно отточили в нем мастерство уверенно объяснять людям, что же случилось.
Объяснение для Винсента он составлял очень долго, со всей своей педантичностью следя, чтобы не осталось ни одного пробела, темного пятна или каких-либо шероховатостей, за которые в качестве спасательного круга, мог бы зацепиться разум мальчика. Ничто не должно помешать Винсенту погрузиться в ту пучину, где его уже ждал Хэйтем, подобно рыбе-удильщику приманивая мальчика на свой свет.
И пора было зажечь этот свет.
Реймз чуть устало вздохнул, так, словно бы созерцание Винсента доставляло ему невыносимую душевную боль.
- Пожалуйста, не шевелись. Я вижу, все еще печальней, чем я рассчитывал, - мужчина сокрушенно покачал головой, не отрывая, впрочем, от мальчика пристального взгляда. Его отражение утопало в зеленой дымке чужих глаз, точно так же, как сам Хэйтем утопал в своем мальчике. – Неужели, ты не помнишь меня, Винсент? Меня зовут мистер Реймз и я твой психотерапевт, а ты мой бедный пациент, -  он позволил себе протянуть руку и чуть коснуться тыльной стороной ладони лба мальчика, словно проверяя температуру. По нервный окончаниям пробежал ток, стоило им лишь соприкоснуться с этой восхитительно бледной, чистой и нежной кожей. Ему понадобилась немалая сила воли, чтобы отнять руку. Затем он продолжил. – Прошлым вечером ты безрассудно покинул меня, и мне пришлось приложить немало сил, чтобы отыскать тебя и вернуть домой. Но, к сожалению, - Хэйтем придал своему лицу виноватое выражение, - я опоздал и нашел тебя в этом ужасном состоянии. Ты можешь рассказать мне,  что случилось?

Сильный мальчик. До восхищения сильный. Не каждый человек смог бы, испытывая ту боль, что испытывал сейчас Винсент, попытаться докопаться до истины, да еще и попытаться сделать это на своих условиях.
Упрямый мальчик. Упрямый до зубовного скрежета, которого он наверняка не расслышал за своими вопросами, и чуть сжавшихся пальцев, которые так влекла эта хрупкая шея.
Впрочем, Хэйтему это даже чем-то нравилось. У его мальчика был свой характер, который будет так приятно подогнать под свои нужды, как некоторое время назад он начал подгонять его тело. Будет интересно смотреть, как день за днем этот характер меняется, точно так же, как будет меняться сам Винсент. И все же, пусть поначалу Хэйтем и обещал себе постараться получить расположение юноши только вербальными методами и сыграть роль спасителя, стоит дать понять Винсенту, что не стоит разговаривать  с ним в таком тоне.
Дрессировку начинают сызмальства, в их случае – с первой минуты проведенной вместе.
- Боюсь, это ты что-то путаешь, Винсент, - сочувственно покачал головой Реймз, разговаривая с парнем так, словно тому было лет пять – нарочито ласково и четко проговаривая каждое слово. – У тебя никогда не было никаких сестер. Ты – сирота от рождения и я единственный человек, который о тебе заботился. Но, видимо, ты настолько меня терпеть не можешь, что предпочел убежать. Но смотри, что из этого вышло, - психотерапевт положил свою руку на грудь мальчика, проводя вдоль оставленной ключами царапины, затем резко надавил на нее. На пальцах осталось несколько свежих капель крови.
Он знал, что сейчас это юное, прекрасное тело пронзит новая вспышка боли, но его ладонь была неумолима. Пальцы мужчины невозмутимо исследовали каждое ребро мальчика, пока Реймз с истинно врачебным интересом, не забывая сокрушенно покачивать головой, продолжал разъяснять Винсенту произошедшее.
- Видишь, что бывает, когда ты злишься и не прислушиваешься ко мне. Я ведь просил тебя не уходить из дома вчера, я ведь просил тебя не шевелиться. У тебя наверняка есть трещины в ребрах. Одно, кажется, даже сломано, - он чуть повысил голос, чтобы Винсент, чей разум сейчас застилала боль, смог его услышать.  – И все это из-за того, что ты не слушаешься, Винсент.
Пытка, замаскированная под осмотр, прекратилась так же внезапно, как и началась. Хотя бы потому, что вид извивающегося на кровати и стонущего Винсента приносил слишком сильное возбуждение. Это было крайне неудобно, учитывая строгие, идеально отглаженные брюки, а Реймз не выносил неудобства.
- Осмотр закончен, теперь, пожалуй, можно дать тебе обезболивающее, - Хэйтем не торопясь вынул из кармана чистый накрахмаленный  носовой платок и оттер кровь с пальцев. Затем аккуратно, так, будто бы у него в руках было одно из величайших сокровищ мира, мужчина убрал платок обратно. Потом он ему еще понадобится. Так же, не торопясь, он поднялся с места, чтобы взять с комода заранее приготовленный шприц и кусочек ваты, смоченной в специальной емкости со спиртом. И не смог сдержать легкой улыбки, повернувшись к мальчику спиной. – Я же не садист.
Хэйтем надел перчатки, чувствуя, как латекс приятно скользит по коже,  затем снял с иглы защитный колпачок, затем выпустил нужное  количество лекарства в воздух, следя, чтобы в шприце не осталось воздуха, подхватил жгут и подушечку и вновь повернулся к Винсенту.
- Боюсь, скорую вызвать не получится. Из-за дождей сильно повреждены телефонные линии и интернет кабели. Да и дороги ужасно размыло. Только я смогу тебе помочь, - он осторожно перетянул руку мальчика жгутом, затем протер ватой локтевой сгиб и нашел вену. Прекрасно контурированную, но такую хрупкую и беззащитную вену. И с удовольствием вогнал туда иглу. – Не шевелись, и скоро боль уйдет.
Дальше дело было за малым – развязать жгут, ввести лекарство – сильнейшее обезболивающее, сходное по природе своей с морфином, и не менее сильно действующее на возможность пациента нормально соображать. На первых порах это будет необходимо.
Он осторожно достал иглу, стер ватой следы крови – жаль, что не губами – и отнес все обратно к комоду, отправив и шприц и перчатки в герметичную мусорную корзину.
- Теперь мы можем заняться твоими ногами, когда обезболивающее начало действовать. Если ты так хочешь посмотреть, то пожалуйста, но учти, зрелище не из приятных. И да, в следующий раз, будь добр добавлять к своим просьбам «пожалуйста, мистер Реймз»,  - в руках Хэйтема появись остро наточенные ножницы. Несколько быстрых и точно выверенных движений прямо по шву – он почти чувствовал, как холодный метал прикасается к разгоряченной  коже мальчика – и дорогие брюки превратились в несколько кусков ткани. Реймз с грацией фокусника сдернул эту ткань с ног Винсента и в самый последний момент замаскировал восхищенный вздох, под вздох сочувствия. Ибо что могло быть прекрасней сломанных коленных чашечек, от которых, переливаясь всеми оттенками красного, расползались темные пятна гематом. Хэйтему никогда не давались изобразительные искусства, но сейчас, глядя на эти синяки, он чувствовал себя самым настоящим художником. Вот только его холст был жив и мог реагировать на то, чем украшали его тело.
Мужчина перевел взгляд на лицо Винсента, готовясь жадно впитать в себя любую его реакцию.

В отличие от мальчика, Хэйтема эта неспешность ничуть не волновала – жизни Винсента ничего не угрожало, торопиться больше было некуда, почему бы не насладиться каждой минутой?
В чем-то Винсент не оправдал его ожиданий – он отреагировал почти спокойно, как и положено сдержанному отпрыску аристократического семейства. Никаких криков, лишь тихое отчаяние, да панические нотки в голосе, выдающие мальчика с головой. Впрочем, сейчас Хэйтему хватало и этого – аппетит ведь всегда приходит во время еды.
Зато мальчик очень быстро учился на своих ошибках, за это можно было его и поощрить.
- Успокойся, Винсент. У тебя снова начинаются панические атаки, - Реймз покачал головой, и поправил сползшие на кончик носа очки. Этот жест, как он считал, придавал докторам некоторую  весомость в глазах пациентов.  Странный стереотип, который, тем не менее, работал почти безотказно.  – У тебя вывихнуты оба коленных сустава – вещь неприятная, но не смертельная. Никакой операции не потребуется, более того, я смогу вправить их самостоятельно.
«Как уже делал до этого»  - мечтательно подумал Реймз. Мысль о том, что парень теперь полностью зависит от него, и только он может решать, что и как с ним делать, была безумно приятной.
Хэйтем сверился с наручными часами.
- Через двадцать две минуты обезболивающие полностью распространится по твоему телу и тогда можно будет вернуть твои суставы на место. Конечно, после этого ты не сможешь ходить еще, как минимум, дней пять и тебе придется носить специальные повязки, но это гораздо лучше, чем остаться инвалидом, - он ободряюще улыбнулся Винсенту. Правда улыбки было почти не разглядеть – она спряталась в уголках губ доктора. Хэйтем редко улыбаться открыто – только тогда, когда это действительно требовалось для нужного образа  или после идеально спланированного и выполненного убийства.
В случае с Винсентом, пусть он и не собирался его убивать, до идеала было еще очень далеко. Но его можно было приблизить. Пора было начинать второй акт убеждения мальчика.
- За это время, я обработаю твои остальные раны, но прежде я расскажу, кто ты. И я тебя очень прошу – Реймз особо выделил слово «прошу», - не шевелись лишний раз, - мужчина снова подошел к комоду, выдвинул один из ящиков и продемонстрировал мальчику пару обычных спортивных штанов и футболку. Там же, в остальных ящиках, аккуратно рассортированные и отглаженные, лежали нижние белье и другая одежда, которая могла принадлежать восемнадцатилетнему юноше. Ее Хэйтем покупал в последние полгода, готовясь принять у себя Винсента. Хотя он и не нашел в себе таланта художника, но глазомер у мужчины был хороший и ему не составило никакого труда определить примерный размер одежды своего мальчика. 
- Как видишь, одежды у тебя имеется в достатке, - пояснил мужчина, аккуратно развешивая выбранные вещи на спинке стула. Скоро они ему понадобятся. Хотя сам Реймз и предпочитал бы, чтобы Винсент как можно дальше оставался обнаженным, но объяснить эту его прихоть мальчику было сложно. Поэтому пока приходилось довольствоваться небольшими моментами и любоваться этим телом, только во время переодевания или обработки ран.  – А у меня имеется в достатке документов, подтверждающих мои слова, если им ты не веришь.
Психотерапевт вновь отошел к комоду и вернулся с небольшой папкой, которую раскрыл перед Винсентом, не давай, впрочем, в руки. Он не боялся, что мальчик распознает в документах подделку. Хэйтем постарался на славу, и теперь отличить их от настоящих, было трудно даже самим медицинским работникам и органам опеки.
- Твоя фамилия действительно Хантингтон и я рад, что ты помнишь хотя бы это, - объяснил Реймз, показывая мальчику свидетельство о рождении. Судя по нему, мать мальчика отказалась от него при рождении, дав тому лишь имя и фамилию, отец был не установлен, и новорожденного Винсента отправили в приют Святой Анны к западу от Лондона. Следующими Хэйтем спокойно зачитал Винсенту записи из медицинской карты: судя по ним, еще в раннем возрасте, мальчик страдал от потери памяти и отличался чрезмерно живым воображением, потом ему поставили диагноз прогрессирующая шизофрения, со склонностью к агрессии и паранойе и отправили в больницу на принудительное лечение.
- Оттуда тебя год назад забрал я, решив, что для полноценного выздоровления тебе нужна домашняя обстановка, - снова чуть улыбнулся мужчина, демонстрируя Винсенту документ об опеке, согласно которому Хэйтем Гордон Реймз, врач – психотерапевт назначался официальным опекуном недееспособного Винсента Хатингтона.  – Целый год все было хорошо, но вчера ты просто как с цепи сорвался, сбежал из дома и, наверное, действительно попал под машину. По-крайней мере, я нашел тебя на дороге, недалеко от дома.  Винсент, послушай, - Хэйтем отложил документ в сторону и осторожно взял одну из ладоней мальчика в свои. Нежный жест полного доверия.  – Не было никакой сестры, никакой семьи и никаких Хантингтонов в справочнике, наверняка не окажется.
Хантингтонов в справочнике не окажется хотя бы потому, что Хэйтем лично перепечатал весь справочник Хайнд-Лейси, который теперь, специально для Винсента, именовался Солсберри. 
- Возможно, твой мозг еще не отправился от пережитого и потому придумал все это, вопрлотив твои мечты о полноценной семье. Или ты был так зол на меня, что решил забыть свою жизнь и придумать себе новую, - в голосе мужчины звучала искренняя печаль пополам с легкой обидой. – Но все вышло только хуже. Но я действительно могу помочь тебе- лишь позволь обработать свои раны и мы снова будем жить так же счастливо, как весь прошлый год.

Хэйтем зачарованно наблюдал, как в этих зеленых глазах отражается сначала паника, потом осознание, затем безразличие, которое вскоре сменилось сомнением, а затем почти нездоровым упрямством. В этих глазах отражался весь тот ад, что сейчас терзал душу мальчика. Ад, в котором скоро исчезнет вся его прошлая жизнь. Хэйтему оставалось лишь вовремя подкидывать новые кусочки информации, чтобы поддерживать в этом аду нужную температуру. И тогда, уже скоро, старый Винсент сгорит окончательно, чтобы, подобно птице Фениксу переродиться и начать свою новую жизнь.
С ним.
-Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но это действительно безумие, Винсент. Безумие, что затаилось глубоко внутри тебя, - Реймз сочувственно провел свободной рукой по волосам мальчика, осторожно выпутывая застрявшие там листья и веточки. – К сожалению, безумие, помноженное на нашу собственную фантазию, может быть очень убедительным. А у тебя всегда была очень богатая фантазия. Как сироте, тебе всегда хотелось иметь собственную семью и, видимо, одного меня тебе было недостаточно, - он чуть сильнее сжал пальцы Винсента в своих, желая, чтобы эта кожа вросла в его собственную, стала частью ее. Он всегда тщательно следил за своими руками, не брезгуя маникюром и наплевав на общественные предрассудки, но его руки не шли ни в какое сравнение с этими холеными руками молодого мальчика.  – Поэтому ты придумал себе семью и сестру. Не удивлюсь, если это была сестра-близнец – твое подсознательное отображение собственного «я».
Разумеется, Хэйтему было известно об Агате. Точно так же, как было известно о других Хантингтонах. В Хайнд – Лейси про них старались не говорить, но слухов оказалось достаточно, чтобы узнать обо всех членах этого странного семейства. А позже он познакомился с ними лично. Точнее, как и Винсент, его они в глаза не видели, но вот он наблюдал за ними довольно давно и считал это вполне состоявшимся знакомством.
Одно время он даже раздумывал о том, чтобы и Агату забрать к себе, все же, она была так похожа на его мальчика… Но чего-то в ней не было того, что было в ее брате. И дело было не в том, что Агата не была мальчиком. Она просто не была «его». Поэтому от этой идеи пришлось отказаться.
- …Но это только мираж, Винсент и как бы тяжело не было бы это принять, ты должен это сделать. Иначе, всю жизнь так и проживешь в плену обмана, - на сей раз Реймз понизил голос до едва уловимого шепота. Так мог шептать когда-то Змей, предлагающий Еве отведать яблоко с запретного древа. Или внутренний голос.  – И не только обмана, тебе придется вновь жить в больнице, если ты не откажешься от этого…
«Или в глубинах моего дома» - мысленно улыбнулся мужчина, вспоминая о крепкой, собственноручно привареной решетке, деливший подвал надвое. Но лицо его оставалось все таким же внимательным и не выражало ничего кроме самого искреннего участия к судьбе Винсента.  Он взглянул на часы. Прошла ровно двадцать одна минута. Обезболивающее вошло в пик своего действия. Еще двадцать пять минут, и парень начнет плохо соображать, а затем еще через сорок минут, его начнет клонить в сон. Этого хватит, чтобы его вымыть.
- Впрочем, раз ты так просишь, то мы отложим эту тему на потом, но еще обязательно к ней  вернемся, - пригрозил Реймз мальчику и поднялся с кровати, с неохотой отпуская его руку.  – Пора заняться твоими ногами. А потом привести тебя в нормальный вид.

Следующие полчаса ушли на то, чтобы вправить и тщательно зафиксировать коленные суставы. Благо опыт у Хэйтема действительно уже был. Он использовал шины – так Винсент не сможет ни сгибать ноги, ни ходить, ни даже сидеть без его помощи.
Затем он с помощью ножниц избавился от рубашки. Можно было снять ее нормально, но это было одно из последних напоминай о прошлой жизни Винсента, и жалеть его Хэйтем не собирался. Все равно, позже, он сожжет эти тряпки на заднем дворе.
Дальше было самое приятное. Ванная. Не слушая никаких возражений, Реймз подхватил мальчика на руки и торжественно внес его в соседнюю дверь, где усадил в широкую, старинную ванную. Винсент, несмотря на свою худощавость, весил немало, но для Хэйтема был подобен пушинке - его куда больше занимал не вес мальчика, а тот факт, что он мог прижимать его к себе и словно ненароком касаться везде, где пожелает.
- Тебе не стоит мыться пока самостоятельно, вдруг повредишь что-нибудь. Поэтому придется мне тебе помочь, - совершенно невозмутимо объяснил он мальчику, лишая его нижнего белья. Ничто не делает человека столь совершенно беззащитным, как собственная нагота. И ничто не делает Винсента столь прекрасным, как отсутствие  одежды. Впрочем, судя по начинающему стекленеть взгляду, Винсент уже начинал плохо соображать, что происходит. Ему же лучше. Чем меньше сопротивления, тем меньше ему потом отмывать ванную комнату и тем больше времени для наслаждения водной процедурой.
Хэйтем постарался на славу, не обходя своим вниманием ни один участок на теле мальчика. Особенно тщательно он вымыл те участки, к которым прикасался дворецкий. Разумеется, этого было мало, чтобы избавиться от его незримого присутствия, но на первое время хватит. Потом он займется ими плотнее. Пока лишь достаточно было очистить Винсента от грязи.